Фрэнк Зейн

Фрэнк Зейн, трехкратный Мистер Олимпия, перешагнул за шестьдесят и разрушил возрастной барьер

Летнее утро 1980 года. Калифорнийская пустыня. То, что начиналось как обычный прием солнечной ванны, неожиданно превратилось для Фрэнка Зейна в ванну кро­ви. Всего секунду назад он сидел в шезлонге рядом с бассейном, и вот уже бьется в окровавленной воде, моля о помощи. Наверное, Фрэнк просто не поверил бы, что такое может произойти с ним, Мистером Олимпия, за восемь недель до очередного турнира. Но это, тем не менее, случилось, и к тому времени, когда рядом оказалась жена, кровь на лодыжках Зейна уже начала запекаться. Он успел потерять около литра драгоценной жидкости.

Но речь не об этом. Честно говоря, мне все равно, из-за чего Зейн не стал Мистером Олимпия в четвертый раз - разве недостаточно трех? Я решил встретиться с ним после того, как мне в руки попала одна из его рассылок, выходящих раз в три ме­сяца и посвященных результатам экспериментов Зейна по борьбе со старением. Увидев этого человека воочию, могу вас заверить, что в плане поддержания чемпионской фигуры Зейн в свои серебряные годы вполне преуспел. Но прежде, чем говорить о будущем, обратимся ненадолго к прошлому.

Тренироваться Фрэнк Зейн начал с 14 лет, а в 18 уже выступал на соревнованиях. Стремясь к максимальному контролю над своим телом, он медитировал, занимался йогой и дзен-буддизмом. И хотя Фрэнк не обрел желанной магической мощи, он на­учился фокусироваться на своей цели, подобно лазерному лучу. Соединив воедино мышечную массу и невиданную доселе дефиницию, он установил новые эстетические стандарты физической культуры. Зейн обладал 70-сантиметровой талией и линиями арабского скакуна; именно он впервые представил позу «вакуум» и продемонстрировал восхищенной публике словно вырезанный из камня пресс. В промежутках между соревнованиями, он сумел окончить три колледжа, получив, в том числе, степень по экспериментальной психологии.

Сегодня, в свои 60, Зейн живет в большом доме с 35-летней женой Кристин. Из окон его пригородного особняка открывается великолепная панорама Сан-Диего. Зейн встречает меня у ворот в сером свитере, шортах цвета хаки и белых носках. Если бы не браслет из лазурита на запястье, его можно было бы принять за яппи или даже отставного военного. Уши и нос не проколоты, никакого пирсинга, бледная кожа (Фрэнк больше не загорает). На теле видны шрамы: один на плече, след операции на суставной сумке плечевого пояса, другой на легендарной диафрагме, куда была вставлена пластиковая сетка для фиксации грыжи. Мы направляемся в офис, и по дороге я никак не могу решить, кого из двух других знаменитых «старичков» он мне больше напоминает: Пола Маккартни или Дастина Хоффмана?

Зейн говорит, что он «живчик» и что будет тренироваться до самой смерти. «Все равно я каждый день чувствую боль, тренируюсь я или нет, - добавляет он. - Поэтому предпочитаю тренироваться». И он ведет меня в спортзал, расположенный в соседней комнате. Все стены увешаны его фотографиями из разных журналов. Я насчитал, по крайней мере, пятьдесят. «Когда-то я был Фрэнком Зейном», - посмеивается он, устанавливая груз на блоке.

Размявшись в одном сете подъемов на бицепс на скамье Скотта, он пересекает комнату, чтобы покопаться в целой груде музыкальных инструментов. Выбирает старинную гармонику, подносит к губам и воспроизводит задушевную «Summer­time». «Для прорисовки пресса я использую арфу, - рассказывает он. -Играю между сетами и час после тренировки - в качестве кардиоработы».

Теперь он рядом с тренажером для плеч, который украшен фотографией дельтоидов Флекса Уиллера. Смазав машину маслом, остатки Фрэнк втирает в колени. Заметив мое недоумение, объясняет, что мазь полезна и для человеческих суставов.

В конце демонстрационной тренировки Фрэнк прокачивает икры. «После 45 лет тренинга я наконец-то понял, как надо их тренировать», -замечает он весело. Затем что-то быстро записывает в журнал, содержащий, в том числе, и поэтические строчки. «Я перестал что-либо из себя выдавливать, и уж тем более стихи. Когда рождаются, тогда и рождаются».

Но никогда еще Фрэнк не достигал такого единения тела, ума и духа. Были времена, когда он вообще не слышал своего «внутреннего голоса», и тогда верх в нем брало эго. Как, к примеру в то утро, когда он начал готовиться к своей четвертой «Олимпии». Ум желал, но дух был против. «Я  очень хотел заполучить четвертый титул, и сейчас мне жаль, что я стольким ради этого пожертвовал».

Тогда, задумавшись, он вышел из дома и уселся в шезлонг возле бассейна. Неожиданно тот соскользнул, да так неудачно, что удар металлической части пришелся в пах, серьезно повредив сеть кровеносных сосудов мочевого пузыря. «Что удивительно, я все утро, вплоть до этого момента, твердил себе, как мне не везет. И вот, спустя секунду, истекал кровью. Со временем до меня начало дохо­дить, насколько сильно наше подсознание, и что в тот миг я обратил собственную злость против себя».

Зейн уверен: если постоянно говорить себе, что ты болен или устал, организм откликнется соответственно. «Наше тело прислушивается, когда мы говорим о нем. То, что ты сам скажешь о своем теле, более важно, чем то, что скажут другие, включая судей». И еще Зейн считает, что «работа до отказа ведет к краху», особенно в зале.

Вернувшись в офис, он надевает очки и просматривает почту. «Мне нужны очки, чтобы найти свои очки», -подтрунивает он над собой. И вдруг произносит уже серьезно: «Я хочу быть готовым к своей смерти. День, когда это случится, должен стать величайшим днем моей жизни».

IronMan 2004